в последнее время в россии активно выходят серьезные исследования на тему смерти. а что современный театр может рассказать о ней, чего не найти в работах профессиональных антропологов?
Мы ставили «Жизнь мертвецов» два года назад, и тогда не успели изучить эту тему с точки зрения антропологии: были очень сжатые сроки. Но вопросы смерти для меня остаются важны и, если бы я сейчас делал что-то подобное, обязательно обратился бы к научным исследованиям. Хотя вообще театр или перфоманс не ставят цели дать знание. У искусства в целом нет такой задачи. Конечно, могут быть исключения, например, лекция-перфоманс. Но я в своих спектаклях не стремлюсь чему-то научить зрителя или что-то ему рассказать. Во-первых, не считаю себя носителем особого научного знания. Во-вторых, цель современного театра — продуцировать опыт. В идеале — перформативный опыт.
ты постоянно работаешь с композитором и саунд-дизайнером владимиром бочаровым. какое место музыка занимает в твоих проектах и в целом в современном театре?
Для нас очень большое значение имеет разработка звука. Музыку в привычном смысле мы практически не используем, а вот звуком занимается очень плотно еще с лаборатории «Герой.21» [Лаборатория молодой режиссуры проводилась в Новосибирске в 2013 году — прим. ред.]. Например, в Ростове-на-Дону мы делали спектакль «Грязнуля». Там по сюжету у героя погибла сестра, перерезав себе горло лобзиком. И Вова [Бочаров — прим. ред.] придумал такой ход, что вся музыка строилась на физиологических звуках горла. Сначала был записан звук, а потом из него выросло саунд-пространство спектакля. В каждой постановке, работая со звуком, мы пытаемся создать определенную среду, взаимодействующую с темой спектакля. Так, для «7самураев» была разработана система, которая в реальном времени переводит голос и речь в условную музыку, звуковую среду.