ХОЧЕТСЯ, ЧТОБЫ ТЕАТР ПЕРЕВОРАЧИВАЛ МЫШЛЕНИЕ
Интервью с Андреем Стадниковым, драматургом проектов
«Право на отдых» и «Это тоже я»
Андрей Стадников – режиссёр и драматург, выпускник ВГИКа и магистратуры под руководством Кирилла Серебренникова в Школе-студии МХАТ. На фестивале «BRUSFEST» представлены спектакли по двум его документальным пьесам: «Право на отдых» и «Это тоже я». Мы поговорили с Андреем о современном театре, об актуальности вербатимов и работе с Дмитрием Владимировичем Брусникиным.
Вы ставите спектакли и пишете пьесы. Андрей Стадников-режиссёр и Андрей Стадников-драматург не мешают друг другу в работе?

Я не писал пьесы уже лет шесть. Не могу сказать, хороший ли я режиссёр и хороший ли я драматург, но мой подход к режиссуре и драматургии не сильно отличается. Мне странно ставить спектакли по пьесам — возможно, когда-то удастся это преодолеть, но пока я собираю тексты в некий коллаж. В этом я-драматург себе пригождаюсь: композиционное мышление помогает в работе режиссёра. Документальный театр – это тоже чужие тексты, но тут я сам составляю некоторый образ из произведений разной природы. Если тема меня занимает, то ищу под неё материал. Я не конфликтую сам с собой.

На этом фестивале представлены две ваши документальные пьесы. Одна из них — «Право на отдых» — рассказывает о творчестве Александра Галича. Как вы пришли к этой теме?

Это был заказ — сделать работу на юбилей Галича. Меня в то время интересовал жанр «заседаний»: сцены с ними уже были в спектакле «Родина», а «Право на отдых» построен полностью по стенограмме заседания. Этот спектакль стал завершающей работой с жанром, думаю, теперь с ним можно проститься.

Вы работали с курсом Дмитрия Брусникина над документальным спектаклем «Это тоже я». Каким был этот опыт работы?

Это было моим первым обращением к вербатиму со студентами Школы-студии МХАТ. Мы тогда горели этим жанром, нам казалось, что тексты, которые записываются за людьми с улицы, имеют большую значимость. В настоящее время нужно об этом думать уже немного в другом ключе. Это же просто техника сбора материала: актёр с драматургом берут интервью у людей. Я пока отступил от вербатима, у меня нет решения, как подойти к этому виду документального театра.

Были ли при сборе материала истории, которые вас потрясли?

Я больше помню образы, которые приносили артисты. Спектакль строится не на историях, а на актёрских наблюдениях, когда они снимают речевой портрет человека и пытаются быть похожим на него. И в памяти остались отдельные картинки, яркие образы людей.

Можете предположить, почему оба спектакля имеют такой успех?

Людям весело смотреть на то, как артисты, кривляясь, изображают типы поведения. Грубо говоря, происходит радость узнавания конкретного человека или человеческого типа. За этой радостью люди идут в театр. Они видят на сцене артиста и думают: «С таким человеком — или похожим на него — я сталкивался». Полагаю, в вербатимах именно радость узнавания в первую очередь влияет на зрительский интерес. Возможно, актёрская техника повторения речевых характеристик манит и привлекает людей. Имитация становится элементом развлечения. С одной стороны — это скупой театр, а с другой — очень богатый на развлекательный элемент.

Как в таком типе театра сочетается ваш авторский голос с голосами документа?

В последнее время я думаю, что документ часто несёт в себе оценку, он нужен, чтобы подтверждать какие-то идеи, а не просто отражать событие. Я стараюсь не использовать документ с точки зрения нулевой позиции, а пытаюсь на чём-то настоять, донести мысль. Тогда документ выступает как её подтверждение. То есть, у меня получается достаточно субъективная работа. Я не растворяюсь в документе, а подтверждаю им свои мысли.

Как вы можете охарактеризовать современный театр?

Он разный. В нём есть мода: какие-то авторы и жанры становятся модными, а какие-то выходят из неё. Некоторые явления последних лет становятся массовыми, среди них и вербатим. Раньше он был редкостью, элитарной вещью, а теперь стал массовый. У Дмитрия Данилова даже есть пьеса с жанровым подзаголовком «не вербатим», в ней имитируются документальные речи и монологи.

Мне хочется, чтобы театр был более опасным, переворачивал наше мышление.

Где ваше место в современном театре?

Я отношусь к разряду людей, которым интересен документальный театр. У меня есть своя поляна, которую я отгородил, что-то на ней сажаю, и оно вырастает. Мне хочется, чтобы вырастало что-то колючее. Хочется задевать, проводить в хорошем смысле шоковую терапию, быть более смелым и не бояться времени. Наверное, обо мне сложилось мнение, что я люблю мучить зрителя. Я не люблю мучить, мне хочется быть самим собой. Сейчас я на перепутье – что-то потеряло значение, что-то приобрело новое. Не хочется застаиваться на своём собственном языке, нужно развивать или опрокидывать его.

Сейчас проходит фестиваль памяти Брусникина. Почему было важно, чтобы он появился?

У Дмитрия Владимировича было знание, как собрать вокруг себя такое количество талантливых человек. И есть желание продолжать эту деятельность по объединению людей.

Как Брусникин повлиял на вас?

Я ему благодарен за способность понимать и принимать чужое. Не будучи ярым поклонником того, чем мы занимались, он принимал существование этого. Например, позволил быть спектаклю «Слон». Такое доверие и принятие — черта далеко не каждого человека. Ещё я благодарен за его учеников, которые стали моими друзьями. За то, что он собрал вокруг себя таких людей.

Автор: Алена Волкова
Фото: http://meyerhold.ru/andrey-stadnikov
Made on
Tilda